Маравихер
Был вечер так тих и волны наполнены грустью.Играл где-то вальс и светила большая луна.
А на берегу, где тихо безлюдно и пусто,
Сидела медам и скучала в беседке одна.
А наш Маравихер, красавец фартового вида,
Как раз в этот час любовался прибрежной волной.
Увидя её ожерелья, кольцо и прикиды
Подумал: «Она этот вечер пробудет со мной».
В беседку зашёл и просил по-французски пардона,
Сгодилось вору, что в Париже шманал косяки.
И сердце её колокольным наполнилось звоном,
Что если б ушёл он — она б умерла от тоски.
Она же плыла и всё нюхала белую розу,
На море глядя через модный голландский лорнет.
И он ей сказал, как поэт, сочиняющий прозу,
Ему бы в театре читать за Шекспира сонет.
«Мы с Вами пойдём до заката, что на горизонте,
От туда плывут серебряные облака.
Жемчужным дождём вдруг прольются на шёлковый зонтик,
Который сжимает нежная с перстнем рука».
И дождик пошёл, но им сухо в беседке под крышей
Вдали пароход загудел, как заваленный мент.
Она говорила, а он её вовсе не слышал.
Он знал, что зовёт на чаёк — это клюнул клиент.
Зовёт и молит: «Проводите до дома, мне плохо,
Кружит голова и ветер холодный не стих».
Ахипа на кон на хамлежку такая пройдоха
о вор её пас, он крутил на Твери не таких.
У входа в отель на цирлах швейцар и прислуга
Никто не видал в Одессе красавцев, как он.
И дамы в фойе зашептали на ушко друг другу:
«Красивый, богатый, он умница — просто шармон».
Зашли в номера и, раскладка на высшую пробу,
Одною рукой он шманал её пухлый скидняк.
Другою рукой он снимал золотишко, ей Богу,
Так пальцы играли, что аж Поганини — слабак.
В окне лунный свет, на кровати медамка приплыла.
В ракитном кусту кузнечик на скрипке играл.
И губы её шептали в бреду: «Милый, милый!»
А милый — уже на малине понты прошибал.
Прошёл где-то год и спалили вора под Ростовом,
На очной её просили вора опознать.
Он думал: «Кранты. По этапу, на нары по новой.
Спалили, волки, снова мне о свободе мечтать».
Сидел писарчук и калякал, паршивец, дознанье.
Она, как вошла, так без чувства прижалась к стене.
Он кинулся к ней, поднял на руки, как в то свиданье.
Легавым сказал: «Расколюсь! Только, что б не при ней».
Она же в ответ обняла его сильную шею
Припала к груди прошептала: «Айме ме шармон.
Мерси, за заботу, поймали, но я сожалею.
Увы, господа, но тот вор — это вовсе не он».